№ 6 (2023)

История пугачёвского восстания вот уже тридцать лет переживает бурный процесс переосмысления аналитических категорий и толкований, семьдесят лет до того применявшихся в историографии. Этот процесс переосмысления зашёл так далеко, что полностью перевернул достижения, традиционно считавшиеся прочно устоявшимися, с последующим дроблением теоретических основ, на которые они опирались. Новые интерпретации, развиваясь в разное время, разными путями и с разными целями, проистекали из общего начала - критики марксистской интерпретации восстания. Пересматривая советскую интерпретацию пугачевщины как классовой войны между крестьянами и дворянами, англоязычные и европейские авторы за пределами России подчеркивали другие аспекты восстания, особенно когда речь касалась движения за восстановление казачьей автономии и протеста периферийных этнических групп и национальностей. Эта статья призвана продемонстрировать, как этот тезис о приграничном восстании в последние годы показал, что все еще оставляет несколько мест открытым для дальнейших размышлений, и каковы его последние обновления в историографии стран Центральной и Западной Европы.

Обдорская миссия 1832 - 1833 гг. вошла в историю христианизации аборигенов Зауральской тундры как одна из самых неудачных. Среди причин исследователи называют транспортную необустроенность края, противодействие аборигенных старшин, а также светских властей, опасавшихся возмущения аборигенов. К этому нужно добавить не самый удачный выбор главы миссии иеромонаха Макария, который не проявил необходимых в миссионерском служении воли и самоотверженности. Выясняется также, что в это время традиционное хозяйство и социальная структура аборигенов в следствие потепления климата находились в состоянии кризиса. В этих условиях актуализировались традиционные религиозные верования, что и обусловило резкое неприятие обитателями тундры проповеди христианства и как следствие провал миссии.

После третьеиюньского переворота встал вопрос о будущем парламентаризма в Российской империи. Ответ на него зависел от возможности сотрудничества III Государственной думы и правительственных верхов. Этот вопрос оказался в центре предвыборных дискуссий осенью 1907 г., участником которых оказался граф И.И. Толстой, известный общественный и государственный деятель. Его политическая программа оказалась слишком либеральной для российского общества. Толстой излагал свою «политическую платформу» в интервью, статьях, письмах и дневнике. В Отделе рукописей Российской национальной библиотеки также хранится незаконченный очерк «Россия накануне 3-й Государственной Думы», а также фрагмент записки «О Государственном управлении». Эти материалы позволяют расширить представление о пределе уступок, на которые было согласно пойти общество в диалоге с властью.

В статье рассматриваются создание и деятельность монархических организаций в Москве, ставшей одним из центров правого движения в России. Ключевую роль в создании правых организаций сыграло московское дворянство. Однако события Первой русской революции вовлекли в политический процесс множество представителей других социальных групп и слоёв, часть которых оказалась на стороне самодержавия, придерживаясь, как правило, крайне правых убеждений. Этим объясняется создание в Москве множества различных монархических организаций, большинство которых имело ярко выраженный классовый, профессиональный или сословный характер. Московские монархисты претендовали на общероссийское лидерство в правом движении, предприняв в течение 1906 г. ряд успешных шагов по его консолидации. Но всё же в этом соперничестве москвичи, потеряв в 1907 г. своего признанного вождя В.А. Грингмута, проиграли петербуржцам, обладавшим более весомой финансовой и административной поддержкой правительства. Преемники Грингмута не смогли продолжить даже начатое им объединение собственно московских монархических организаций в первую очередь из-за личных амбиций и эгоистических побуждений их руководителей. Определённую роль в этом сыграла также невозможность согласования интересов различных социальных и профессиональных групп, представленных в монархических организациях Москвы.

В статье рассматривается процесс конструирования и презентации нарратива «пантюркизм» в архивных источниках Главного архивного управления (ГАУ) НКВД-МВД СССР 1944-1953 годов. Произведен анализ содержания, стилистики и специфики работы архивистов с документальными материалами имперского и советского периодов, отражающими «пантюркистскую» проблематику. Сделан вывод о том, что одним из важных условий наследования имперской традиции конструирования «пантюркистской опасности» и образа врага-«пантюркиста» являлся эффект информационной эхо-камеры, возникший при передаче ГАУ в ведение органов госбезопасности.

В статье проанализирован вклад в разработку проблем источниковедения выдающегося советского и российского учёного, заслуженного профессора МГУ, заведующего кафедрой источниковедения МГУ (1966-1995) академика И. Д. Ковальченко. Применительно к источниковедению он высказал по крайней мере две идеи, каждой из которых было бы достаточно для того, чтобы имя учёного навсегда вошло в историю науки: выделил класс массовых исторических источников и принципиально решил проблему возможности применения в источниковедении ряда положений современного учения об информации.